Мне замерили все жировые складки. На животе оказалась 45 миллиметров, только я успела этому порадоваться, как доктор тут же мне сообщил, что у меня все на грани ожирения и надо есть меньше и ограничить себя в жирах.
- А как же, доктор, - удивилась я, - я вроде жиров совсем не ем. Просто так получилось.
- Ну не знаю, не знаю, - ответил доктор, - компьютер говорит, что надо ограничить.
Еще во мне оказалось лишней два литра воды, как сообщил мне доктор. Просто так сообщил. Еще компьютер показал, что у меня сердце разноцветное, что значило, как сказал доктор, возможное начало всяких проблем. «Надо больше заниматься спортом», - сказал доктор, - тогда сердце будет однотонное на компьютере и все будет нормально. Еще у меня все было плохо с силовой физической подготовкой.
- А как же, - спросила я, - доктор, я вот спокойно часов шесть-восемь могу в день ходить и снимать при этом, обычно все, кто рядом со мной и намного моложе, отваливают гораздо раньше, это что, ничего не значит? И смотрите, какой у меня бицепс на правой руке.
- Ну не знаю, не знаю, - сказал доктор, - компьютер говорит, что в этом месте все плохо.
Еще он хотел замерить мне содержание кальция в костях, но в этом месте компьютер сломался и ничего не получилось.
А доктор спросил не хочу ли я сделать какой-нибудь благотворительный фотопроект, рассказывающий о том, как круто они помогают охранять здоровье и ведут профилактические работы.
Я обещала подумать. Поехала в Москву.
Сначала обедали с Левой. Лева спорил со мной абсолютно по всем вопросам. Это было невозможно. Он играл в какую-то игру на телефоне, задавал вопросы, жевал и еще все время подвергал сомнению все мои рассказки.
- Представляешь, доктор сказал, что я на грани ожерения и надо начинать уже беспокоиться.
- А ты нет, не на грани? – спрашивал Лева.
Из-за этой его вредности я решила, что пусть тогда он платит за мой обед. У него, правда, в кошельке ничего не осталось. Но это ничего страшного.
Варвара в лагере. Вчера удалось ей дозвониться и она сказала, что ей повезло, она заняла кровать около окна и над кроватью есть розетка, что этот лагерь не такой как остальные и слишком много свободного времени. Что вечером ей пела колыбельную девочка из соседней палаты, а сегодня ночью девчонки собираются на дискотеку втихаря, хоть вожатые и не разрешали, ее не берут, потому что идут только те, кому больше четырнадцати. В этом месте было сказано, что ей пора, и может быть она еще позвонит, а может нет.
И я теперь абсолютно свободна, поэтому поехала к Марусечке.
Марусечка живет в таких далях, что я с трудом добралась. Сначала проехала ее остановку. Страшно разозлилась, так сильно, что никакая маршрутка не шла совсем, а те которые мимо ехали, не останавливались. Но все-таки удалось поймать маршрутку.
У Маруси в этот раз в холодильнике не было вина, но зато был один банан и бутылка молока.
Пили чай с молоком.
- Какой ужасный вид, какие ужасные дома, - говорила я Марусе, глядя в окно на облезлые пятиэтажки со всех сторон и гаражи, и ракушки и мильн машин. Это невозможно жить в таком городе.
- Москва такой город, как заключит в железные объятия, - подхватывала Маруся, - так сразу дышать станет нечем.
- Ну тебе же нравилось, ты же мне всегда говорила, что это самый лучший город на земле.
- Все меняется.
Пошли гулять в лес.
- И это конец марта! – кричала Маруся, - зима в разгаре.
Зима была прекрасна. Закатное солнце, синее небо, белый-пушистый снег и Маруся в сугробах. Потому что мне так надо.
- А сейчас ты будешь падать в снег по моей команде, - говорила я Марусе, - и делать ангела.
- Слушаюсь, мой фюрер, - отвечала мне Маруся, падала в снег и махала руками и ногами. Снег забивался под короткую куртку. Но ангел не мог мне отказать.
- Москва,
Такой какой-то очень вдохновляющий день получился, если бы только потом не надо было бы домой ехать на другой конец Москвы.