Ночь на земле. Ицек сказал, что будет фестиваль в старом городе. Мы идем с ним в старый город. Около первой же сцены, Ицек говорит, что он хотел бы остаться там, а мы хотим идти дальше. И каждый сам по себе. Старый город. Фестиваль. Драконы, в котором обнаруживается молодой человек или вдруг женщина в возрасте. Принцесса сидит у стены, а перед ней солдат с автоматом. И толпа течет по старым улицам. И мы вместе с толпой и такая умиротворенность.
В одном из мест стоят граждане в средневековых одеждах около виселицы. Народ с удовольствием засовывает голову в петлю, а все остальные их фотографируют.
И мы тоже. Стоим, нажимает на кнопку, все дружно.
- Знаешь, - говорит мне Ася, - вот если бы в Москве люди с автоматами на каждом углу стояли, мне было бы очень неуютно. А здесь, солдаты с автоматами - это такое спокойствие.
Вот примерно так и есть.
- Можно вас сфотографировать? - спрашиваю я израильских солдат с автоматами. Вернее, милых девушек лет восемнадцати с автоматами, патрулирующих улицу.
- Нет, - отвечают хором они
- Да ладно, - говорю я им, - я из России. Журналист. Я пьяна и мне хочется вас сфотографировать. Я же должна написать о том, как израильские девушки служат в армии
- Хорошо, - говорит одна, - давайте.
- Нет, - отвечают две другие
Отхожу, фотографирую.
Подхожу обратно.
Из десяти, двое - бывшие уроженцы бывшей Империи. Одна из Азербайджана, другая с Украины. Но по-русски почти не говорят.
Желаю им удачи, иду дальше. И тут паб Путин. А мы до этого сидели в каком-то пабе прекрасном, выпили с Асей три ракии. Я - две, Ася - одну. Иван - одно пиво. Толпа течет мимо нас. Лето. Футболки. Израильские девушки в коротких юбках. Израильские малчики в кипах. Все пьяные. Дружба и любовь и никаких драк.
Потом они идут на трамвай. А я - прогуляться. Скоро мне возвращаться в зиму, в Москву на мой девятый этаж города Мытищи.
Поэтому лучше уж сидеть и пить ракию, смотреть на текущую мимо толпу, любовь у забора, чем возвращаться в свое подземелье.
И вот иду я по трамвайным путям, чтобы не потеряться, а тут с другой улицы по-русски говорят. Паб Путин. И я торможу, потому что мне еще не хочется домой. Я перехожу на другую улицу, спрашиваю, что там внутри.
Начинаю разговаривать. Охранник паба Путин вдруг оказывается тоже поселенец. И тоже по убеждениям живет в поселении. Уже двадцать четыре года в Израиле. Четверо детей. В ожидании пятого. Одним словом - поселенец.
А потом еще я разговариваю с девушкой двадцати двух лет. Родилась в Израиле. Родители из Грузии. Уехали из Грузии, когда была война.
Русский очень чистый. Русский-русский.
- Я очень люблю русскую культуру, я - русская. Мои родители сделали все, чтобы я говорила на русском. Почему я хожу в Путин, потому что музыка тут хорошая, - а тут такая бум-ца-ца - я полюбил тебя. Привет, Родина, дружок. Тут же подходят товарищи, ну такие из Выхино с пивасиком в руках: - у нас тут свадьба. И Саша-охранник на них смотрит, но потом пропускает все таки. У них же свадьба.
А мы беседуем о России с девушкой, у которой родители из Грузии. Она рассказывает, что в армии она училась шить парашюты, ну знаете, там психологи, они определяют можешь ты служить в армии или нет. По-честному определяют. Одному знакомому сказали, что он очень агрессивен и поставили отвод от армии. Девушка училась шить парашюты. Никаких тебе пять тысяч евро, чтобы откосить.
- Представляешь, - говорю я девочке, - вот сидишь в каком-то Лондоне или Барселоне, а потом вдруг возвращаешься в Москву. Ты смотрела фильм Кустурицы Андеграунд.
- Нет, - говорит она
- Если можешь представить, - говорю я ей, - вот ты живешь в катакомбах, там и родился, и не знаешь, что такое солнце, море. Лет двадцать так живешь, а потом вдруг попадаешь наружу. Видишь солнце, корову, небо. Можешь представить?
И вот так я, и не только я, каждый раз возвращаясь в Россию, ощущаю, что я возвращаюсь в подземелье. Где никогда не будет солнца, где нет справедливости, где ты - как муравей. Будь что будет, и никто ни от чего не застрахован. А случись что-нибудь, никто не вступится. На Бога надейся, но сам не плошай. Катакомбы, серость, как следствие отсутствия солнца, никто никогда не поможет и будь, что будет.
Она смотрит на меня странно, потому что невозможно ей объяснить, как пахнет Свобода, если ты никогда не был ее лишен.
И вот так, ты переезжаешь в Израиль, у тебя рождаются дети. Вырастают и ходят в паб, названный в честь российского диктатора. Восторгаются русской культурой. Никогда не читали ни Толстого, ни Достоевского, ни Набокова и Нагибина. Про Бродского и Довлатова, кому
это нужно? Ночь на земле, тепло, паб Путин, Иерусалим, девочки и малчики красивые с автоматами в ночи удерживают мир на земле. И я куда-то там иду со своим рюкзаком.