- Не, - говорю, - на все не успеешь сходить, только на самое основное можно. Времени на все точно не хватит. Еще же семья и свое личное время должно быть, - я забываю добавить, что, на самом деле, больше всего на свете я люблю снимать просто людей в какой-нибудь расслабленной обстановке, просто портреты людей, какие-нибудь истории. А то, чем приходится сейчас заниматься, это просто протоколирование истории, происходящей на глазах.
- А зачем обзаводиться семьей? - спрашивает Эвелина, - если потом будешь заниматься этим вот? - она имеет в виду эту самую деятельность, в которую невольно я оказалась вовлечена.
- Ну знаешь, - говорю я ей, - никогда не знаешь, в какой момент ты вдруг влюбишься, если, конечно, ты не робот и не умеешь жить по правилам.
Позже я рассказываю это Вариному папе. Он смеется и говорит: "человеку, рожденному в СССР, трудно было представить чем он будет заниматься в две тысячи двенадцатом".
Мы снимаем с ней всех, кто стоит с плакатами, и я рассказываю ей, как это обычно бывает - от правил поведения фотографа на улице до каких-то рассказов про жизнь. Рассказываю про Варвару, подпольную типографию и революционеров.
- А что такое подпольная типография? - спрашивает Эвелина. И я в очередной раз вспоминаю, сколько мне лет, сколько Эвелине лет и какое маленькое расстояние между нами, и в то же самое время - огромная пропасть, это когда уже надо рассказывать, что было время, когда приходилось учить: "взвейтесь кострами, синие ночи!", а подпольная типография - это такая штука, в которой можно было напечатать листовки.
А в конце нашего маршрута Эвелина говорит мне:
- С тобой интересно.
А я нескромно отвечаю ей:
- Я знаю.
Хотя это всего лишь та самая история, когда мы совпали. Мне с ней тоже интересно. В таких ситуациях абсолютно фиолетово, сколько кому лет.