Еще дождь то лил как из ведра, то солнце вдруг внезапно освещало город, выгодно показывая очерчивая формы, проявляя объем, подсвечивая контровым.
По ошибке зашла в другой колледж, надо было взять бумагу-подтверждение, что я учусь в колледже. Но зашла не в тот колледж, вернее не в то здание. Как всегда перепутала. Зато купила себе суп-мисо за полтора фунта и пирожок-пай теплый с курицей за фунт, они наконец-то в магазинах начали продавать теплые-подогретые пирожки, зашла за угол, там где большая церковь какого-то там века, и двор весь зарос, и еще скамейки - большие деревянные. Отлично пообедала. Только небо немного пугало, все пыталось дождем пролиться.
День прошел под эгидой мигрени.
На Ковент Гадене купила таблетки от головной боли, но они не спасли. А таблетки от мигрени никто просто так тебе не продаст. Дошла до Дианы, она сегодня в другом месте торговала. Она выдала мне спрайт, которым я запила таблетки. И это не помогло. У них, оказывается, лотерея каждый раз, кому какой стол достанется. Кто в каком углу Ковент Гадена будет торговать.
- Ростунова, - сказала Диана, - вот ты вчера написала, что у меня великая депрессия, так мне звонила моя мама и очень волновалась: "Я прочитала у Ростуновой, что у тебя великая депрессия. Почему у тебя великая депрессия?".
Вот так вот меня читают бабушки, дедушки и разные родители моих друзей, не говоря уж про моих родителей, друзей, бывших, детей и прочих-прочих. Вы представляете, какая должна быть у меня внутренняя самоцензура?
А иногда так хочется вот просто на все забить, и писать обо всем, что слышу и вижу, и о чем думаю. Даже страшно представить, во что бы тогда превратился мир вокруг меня.
Еще сегодня вечером не нашлось никакой компании, не говоря уж о подходящей, чтобы выпить. Не то, чтобы очень хотелось с моей мигренью, но пятница, ночь, Лондон.
Сделала дежурный круг - прогуляться перед сном по самым-самым нашим местным маршрутам. Пятница, ночь, Лондон гудит. Ровно также он гудит и в остальные дни недели, но пятница - это пятница.
Камеру оставила дома, должна же спина хоть иногда отдыхать. И сто пятьдесят пять раз пожалела об этом. Видела красивую крохотную машинку, где в глубине престарелый импозантный мужчина холодно рассматривал свою спутницу - юную прекрасную японку в красном, которая отправляла кому-то смску. Видела, как в другой машине две юные девы в шляпах из горла пили сухое розовое. И болтали без умолку.
Видела, как мирно беседовали полицейские и мужчина, у которого на руках были наручники.
Видела, как стояли, трагично прижавшись друг к другу, малчик и девочка, с двух сторон велосипеда, почему-то. Просто стояли, прижавшись, со скорбными лицами.
А потом я болтала по телефону, шла по Хакнироуд, болтала по телефону, по-русски болтала и встретила однокурсницу - чернокожую американскую девочку, которая обнималась со своим белым, натуральным бритом.
- О, - сказала я в трубку на чистом русском, улыбаясь ей, - я тут однокурсницу встретила.
Однокурсница, после секундного замешательства, вдруг тоже разулыбалась. Видимо, узнала.
А еще я только начала в трубку говорить:
- А мы вчера в гости ходили к одногруппнику Хосе.
- Да, я уже читала, - отвечают мне.
- Очень удобно, - говорю я, - тогда мне не надо тратить время, пересказывая.
И ночью отлично ехать на втором этаже, второй палубе, большого красного автобуса, такое кино дают - снизу толпа несется-бредет, мимо проносятся окна, где одни сплошные вечеринки и полураздетые девушки все как одна в красных юбках, почти наполовину высунувшись из окон, курят отчаянно.
И еще со всех сторон эти обрывки разговоров, прерываемые звуком полицейских сирен:
- И он хотел меня ограбить, just for fun
- Какие у него странные развлечения just for fun
