И прямо вот мне чудится, как они думают: "И все таки, какую забористую траву курит этот фотограф!".
И вот так непрерывно несешь чушь, которая вроде как истории-из-жизни-сказки-завиральные, параллельно пытаешься двигать свет, двигать дитя, так деликатно двигать, а то ведь рассердиться может и нажимаешь на кнопку.
- А давай, давай, - говорю я, - я буду добрый серый волк, а ты злой зайка, который меня сейчас съест? А где же лошадь, куда она ушла? У нее опять отвалилась голова? А ты знаешь, такую историю, про злую королеву? Давай я буду лучше злая королева? Или ты хочешь, чтобы я была добрая? Хорошо, давай я буду злая, только ты мне тогда не верь, эти злые они знаешь чего придумать могут? Вот сейчас я тебе принесу корзинку цветов, а ты ее не бери, потому что я очень, очень злая! Смотри, смотри, твои родители целуются, здорово, да? - ну да и пододвинуть друг к другу перед этим родителей. Настоять, чтобы они прыгали на деревянных лошадках-палочках, а потом целовались - ну по-настоящему, ну вы что, ну что, неужели вы хотите, чтобы вам рассказали, как это делается? Смотри, смотри, этот медведь сейчас прыгнет, прямо тебе на голову. Поберегись. А если ты сделаешь вид, что ты не боишься этого медведя, знаешь, что он сделает, знаешь?
И тут уже родители замирают в ожидании, чего еще такого этот плюшевый медведь в моих руках может исполнить. И как я буду орать за своей камерой, что петь фальшивым голосом. "И как ты думаешь, кто быстрее доскачет на своем коне до меня, ты или мама? Давай, поехали, давай, давай быстрее, мама, вырывается вперед. А почему это ваш папа так одиноко грустит на диване, давай быстрее обнимем его, ведь это твой папа, его надо любить, очень сильно".
В общем-то, весело, конечно. Но эти милые детишки, они так чудесно говорят ближе к концу - мне отсюда совсем не хочется уходить.
Еще бы, я так старалась, чтобы они хоть иногда разворачивались ко мне лицом, а не попой.
А потом я еще тащусь по городу, разговариваю по телефону с сыном Левой, рядом течет грязная Москва-река, слегка хочется в Лондон.
И я думаю, что иногда говоришь все подряд, а кому-то это интересно. Иногда вдруг начинаешь рассказывать случайному собеседнику, как зашел в "Перекресток", там сильно воняло тухлой рыбой. Ты долго выбирал между запеканкой и творогом. Выбрал запеканку, сто грамм, сто пять рублей. Долго думал в какую кассу встать и встал туда, где самая длинная очередь. И тут кассир вдруг вскричала:
- Одна минута до девяти, кто еще не успел оплатить алкоголь?
И как с утра тащился в толпе тех, кто с электрички и под ногами валялась маленькая детская фотография, как на паспорт. Черно-белая. Кучерявый блондин лет девяти под ногами. И топот людских ног, и женский голос в репродукторе: Электричка до Фрязево отправится с девятого пути.
И в вагоне метро все эти люди, слегка напряженные, слегка отстраненные и только один мальчуган лет шести бегает между сидениями и улыбается.
Кому это может быть интересно, кроме тебя самого, бредущего в толпе и замечающего детали.
Варвара завтра приезжает из лагеря. За это время два раза с ней удалось поговорить. Первый раз она перезвонила сама, мрачным голосом сообщила, что какой-то "придурок" спрятал ее телефон, и ей его удалось найти только сейчас, поэтому у нее нет настроения с нами разговаривать.
Второй раз она как-то случайно взяла трубку, на все вопросы отвечала бодро: "норм". Вопросов было штуки три. После чего деточка сказала:
- Ну все пока, мне некогда, мы идем обсуждать ролевую игру, люблю, целую, обнимаю, отключаюсь.
Как-то так, начало января, мытищи, девятый этаж. И еще сегодня было устойчивое ощущение сказки. Может это потому, что впервые лет за десять я не вылезла сразу из постели, проснувшись в час. А дочитывала Варварину книжку часа два. И это было абсолютно прекрасно. Я просто забыла, что раньше я проглатывала книжки непрерывно. День за днем. Я забыла это ощущение, что они должны быть непрерывно читаемы