А он им объяснял, что они - дураки, и все совсем не так. Промытые мозги телевизором. Люди с войны сбежали, а он им объяснять, что это они все не так видели. Поругался с ними, сказал, что больше ноги его в их семье не будет. И Владиславовна, ей уже лет под сто наверное, она с моими дедушкой и бабушкой дружила, бывшая учительница математики, передавала приветы и говорила - спасибо, что поддерживаете нас, украинцев. В смысле, моей маме говорила про всех нас. Как будто бы мы не оттуда все родом и можем думать по-другому.
И мама говорит мне, что так знакомы все эти названия маленьких городов под Донецком, где сейчас идут бои. А я просматриваю вконтакт, группу Дебальцево, не знаю зачем. Там все ищут своих родных, волонтеры рассказывают, как пробираются они через полосу огня, чтобы доставить продовольствие, попавшим в зону военных действий. И вконтакты этих людей, которые еще год назад не подозревали, какая участь их ждет.
Милая юная девочка ищет бабушку, отчаянно ищет бабушку. На этой самой странице. Бабушку вывезли куда-то, когда эвакуировали, она не может ее найти. У девочки на странице в вконтакте - тишь, гладь и сплошная любовь, картинки с котиками. Ни намека на политику и про бабушку ни слова. И я почему-то думаю, что сейчас страшно даже писать в открытую, что ты думаешь. Лучше уж про котиков. И еще про это вот думается, как сейчас часто бывает, убьют кого-то. И тут же прибегает толпа плясать в твоем аккаунте. За сутки - тысяча сообщений. Неважно за кого ты, за правых, левых, за хороших или плохих, все равно прибегут и будут плясать и радоваться, и писать - как хорошо, что ты сдох. Удивительное животное все-таки - этот самый человек. Это он от себя свои страхи так отгоняет, что-ли?
Как всегда задолбали все новости, которые лезут изо всех щелей, даже если ты почти их не читаешь. Страх, липкий, густой со всех сторон. И все кричат - война на пороге. Как защитить себя от страха - отключиться от интернета? И все думаю, и думаю, про беспомощных одиноких стариков, оказавшихся в поле боевых действий, которые никому не нужны, только лечь и умереть.
Что касается всего остального. Сегодня в Лондоне был дубак. В этом будничность жизни. Страх, волнение, мама-мама, что мы будем делать, когда наступят злые холода, у меня нет теплого платочка, у тебя нет зимнего пальта, неуверенность в завтрашнем дне, завтра будет война, мама, куда бежать.
И тут же этот самый все еще Лондон. И знакомые пишут - на хрен тебе возвращаться, оставайся там. Жалко только, не объясняют, как это можно сделать.
И тут же этот самый Лондон. На Ковент Гадене пусто, потому что холод. Только стайки французских школьников шастают взад-вперед.
Если долго сидеть на тротуаре, я рюкзак под себя подстилаю, с камерой и щелкать направо и налево, прежде чем замерзнуть, можно увидеть, как снимают кино, как девочка маленькая задирает голову, в надежде рассмотреть ведьму, которая парит в воздухе на невидимой подставке, как целуются за колонной две нелепые фигуры, он гот, а она - совсем непонятно кто, как внучка катит на инвалидном кресле дедушку, как спешат куда-то смешные подростки, присвистывая и хохоча.
И так хорошо, тепло дома.
- Так ты возьмешь меня на выставку? - спрашивает Конрад.
- Да, - отвечаю, - тебя и Домантаса.
- Это хорошо, - отвечает он, - что еще ты хочешь мне рассказать?
- Ничего, ты же приучил меня, что тебе не все можно рассказывать, ты не всегда хочешь слушать.
- Хорошо, - улыбается он.
Засада в том, что открытие выставки в следующий вторник. Как раз в мой день рождения. Я им еще про это не сказала. Официально на выставку можно взять только двух человек. И вот как мне выбрать, кого брать? Они все хотят идти, они - моя семья здесь. Завтра напишу Полу, вдруг он все-таки разрешит взять больше народа. Но эти англичане, они так любят свои правила. Надежды почти никакой. К тому же наверняка, я буду не одна такая. А как было бы круто прийти на выставку с толпой юных, прекрасных малчиков.
- Когда я увидел тебя первый раз, - говорит мне Домантас, - я подумал, какого хрена эта леди делает в этом доме, где одни юные создания живут.
- Ага, и что произошло дальше?
- Ничего.
- То есть ты уже больше не считаешь, что это нонсенс?
- Возраст не существует, - говорит он, молчит чуть-чуть, - если мне человек нравится, возраст не существует. Еще знаешь, когда звонит будильник я думаю, зачем ты орешь, зачем ты так орешь. Но сегодня я посмотрел, я пропустил четыре звонка.
- Ага, минут двадцать твой будильник звонил. Пока я орать не начала. И хватит держаться за перегородку, она упадет, прибьет меня и ко всему прочему, я со своей кровати смогу видеть тебя. Очень круто, конечно. Но боюсь что ни мне, ни тебе не понравится лишение нас обоих нашей прайваси.
- Меня пригласили на вечеринку. Надоел уже, приглашать меня везде.
- Почему бы тебе не сходить. Может ты ему нравишься?
- Нет, он просто промоутер, всех приглашает.
- Нет, нет, ты просто красивый, ты можешь быть украшением любой вечеринки и хватит в меня швыряться тетрадками, они тебе еще пригодятся.
В мойке полно грязной посуды, куда смотрит Марта? Совершенно непонятно. И куда смотрят все остальные, совсем перестали Марту бояться.
- Данни, я сегодня диплом получила. С "merit"
- Я знаю, я читал твой блог.
- Это хорошо для твоего русского.
- Но когда ты пишешь длинные тексты, я их только сканирую, нахожу свое имя и читаю, что ты про меня написала.
- Очень умно, Конрад делает то же самое. И было бы неплохо, чтобы вы перестали читать, что я про вас пишу, я тогда бы могла писать гораздо более откровенно.
В ночи пришел Конрад. Обычно никто не заходит в нашу комнату. Мы на отшибе и изгои. Хотя я предпочитаю этот вариант. Мне больше нравится ходить в гости. А Домантас просто сидит в комнате. Конрад в пижаме просунул голову в дверь:
- Вы кошку не видели?
- Нет, - говорим, - ты думаешь, она все еще на улице? Возьми кошачий корм, открой дверь и потряси им. Если она на улице, она прибежит. И ты смотрел у Радека в комнате?
- Везде смотрел.