Варя с Вариным папой даже быстро собрались, за час всего. Что-то нереальное.
Теперь Варин папа сопит рядом. Варя на втором этаже, домик крохотный, слышимость отличная, это у нас карма такая, всегда слышать друга друга, Варя на втором этаже радостно рассказывает Яне про малчиков, лагерь и как мы вчера гуляли с Севой.
- Если вы вдруг рано решите с дачи уезжать завтра, - говорит Варя, - дотащите меня до машины как-нибудь и я буду спать там.
Под машиной сидит птенец синицы, если повезет и за ночь его никто не съест, он завтра улетит в большую жизнь.
Жизнь эта вся - это про то, что все равно все будет так, как должно быть. И ты можешь пытаться это изменить, но все будет так как должно быть. Но зато ты сможешь сказать: хотя бы я пытался изменить эту жизнь. Я пытался помочь Богу изменить это. Но он не заметил меня. Или не захотел заметить, потому что все равно все будет так, как должно быть.
И вот мы на даче. В ночи, а завтра зачем-то рано уезжать. Потому что Варин папа не любит стоять в пробках, пункт а, потому что мне надо в больницу, пункт б, и Вариному папе надо с утра забрать каких-то бумажек где-то в Выхино.
Мы купили тирамису, белого вина и сосисок. Потому что дача - это вино и сосиски, а тирамису для вкуса.
Варвара надеялась, что дача, о Боже мой, на два часа вечером эта дача, потому что я придумала про дачу в ночи, а потом сон-сон-сосиски-тирамису и белое вино-всего-одна-бутылка, что дача - это уединение, нет интернета у нее в телефоне, что значит, за пару часов Варвара решит все задание по математике-химии за лето, а также нарисует все эскизы, про которые она мне обещала и много еще чего.
А я обнаружила, что мой телефон на даче ловит интернет. Отлично ведь все. Просто отлично. Дача, сосиски, интернет, белое вино. И птенец синиц, выпавший из гнезда и нервно вращающий головой в разные стороны.
И еще по дачному нашему поселку носится парочка. Ей - лет двенадцать, белокурая барышня с серьезным лицом. Ему лет не знаю сколько, позже Варина бабушка сказала, что это сын Халила семнадцати лет, но он так красив. Он нереально красив. И если повезет, я буду его снимать. Халил с апреля по октябрь живет на соседней даче. Потом уезжает в Таджикистан к жене и детям. В прошлом году, когда мы на неделю с Варей, Соней и Сашей заезжали на дачу, Халил приглашал нас на свою дачу. Дачу какого-то там депутатского члена чего-то там. Дача огромная, с башенками, все как надо. И с ботаническим садом, и с огородом. Халил выдал нам разных огурцов-трав. Депутат-член-парламента здесь никогда и не был. Но Халил уже много лет живет летом на его даче, ухаживает за его садом-огородом-домом, а также помогает другим членам поселка в разных разностях. И в этом году он приехал с сыном .
- Ты бы видела как он работает, - сказала Варина бабушка, - он такой худой, а как он работает. Хорошо хоть Халил отпускает его по вечерам отдыхать.
И если бы вы видели, как он красив, вы бы плакали вместе с собой, от того, что такая красота в этом мире существует. И мне надо его обязательно снимать, конечно.
На самом деле, все как-то очень нервно и неровно. Потому что мама, которую я навещала днем, в ночи звонит и говорит, что как-то чувствует себя не очень, и температура, и давление, и боль. И сейчас праздники, никаких врачей. Медсестры - новая смена, игнорируют напрочь всех. Если только им денег заплатить. Одна из пяти в их комнате заплатила ей. Тысяча рублей - дневная смена. И вот теперь медсестра каждые двадцать минут заходит в их палату, игнорируя всех, у которых все не очень и прыгая вокруг той, которая заплатила. Нет, их можно понять, конечно, в отделении человек восемьдесят лежит, послеоперационных с болями. И всего парочка медсестер. Вас много, а я одна. А дежурный врач и вовсе куда-то усвистел. И сами виноваты, что в государстве все так хреново. Не боролись за это, вот теперь и доверьтесь судьбе.
- А потом платить начнут сразу все, - говорю я, - и те, кто будет меньше платить, будут посылаться ровно также, как нынче те, кто не платит сразу. И никто никогда не узнает таксу, но будет пытаться платить изо всех сил, так что те, у кого эти силы кончатся, так никогда и не получит свою медицинскую помощь.
А потом я звоню доктору Ане, рассказываю, что происходит с мамой. Про все-все. Спрашиваю, когда уже надо начинать волноваться и поднимать тревогу, что нормально, а что нет. И доживем ли мы до понедельника. Доктор Аня, которая ни разу не хирург, а всего лишь детский врач-эндокринолог, но зато какой, говорит мне, что сейчас она доберется до высшей точки этой деревни и тогда, возможно, услышит меня. Потому что она далеко от Москвы на чьей-то даче, жалко, что не нашей, и здесь связь не очень. И перезванивает, и рассказывает, когда уже нужно совсем паниковать и звонить во все колокола, а когда еще не совсем все плохо.
И я думаю, что бы я делала без нее, что делать в той самой ситуации, когда медработники - это просто рулетка, повезло-не-повезло. Попал на равнодушного или все-таки спасут. И хоть кто-то может объяснить тебе расклады.
Поэтому где-то там в ночи, где-то там на дурацкой даче, какая-я-неблагодарная-свинья, и дача, на самом деле, прекрасная, просто всегда хотелось чего-то другого, пью в ночи вино, боюсь в ночи наступить на птенца синицы, много рыдаю, потому что ничего не могу изменить, рядом сопит Варин папа, потому что устал, ночь нежна, и глубокий сон на даче. Варина бабушка возится на кухне не знаю зачем. Варя на втором этаже рассказывает Яне, как она уже провела восьмую часть лета.
- И тогда, когда мы поняли, что сейчас закроют дверь, мы с Майей пошли искать Данилу и Птицу в лес. Майя одела мои кеды, потому что не нашла свои. В лесу рос борщевик, лес - это одна сплошная помойка и стекло, и мазут. И тогда я залезла Майе на спину, потому что она была в моих кедах, а я была босиком. Мы шли и кричали: Данила, Птица. В полной темноте. А потом испугались и побежали в корпус. Было около четырех. Птица и Данила уже пришли. И это было очень обидно, потому что мы их не нашли.
И еще сегодня я думала, что надо не забыть объяснить Марте про лето-это маленькая жизнь. Не знаю почему, но мне казалось, что это очень важно. На даче почти созрела жимолость.