Пока мы это все обсуждали, деточка позвонила с чужого телефона. И хриплым голосом сказала, что они с Янкой как-нибудь сами доберутся. Но вот что прямо очень принципиально, это суши. Очень хочется суши. Чтобы мы ей суши заказали.
- Балуем мы нашу деточку, - говорит Варин папа.
Я собираю сведения про очередного фотографа. К понедельнику. Совершенно волшебные фотографии. Читаю про него, что известность к нему пришла, когда ему было далеко за семьдесят. В последнее время он был беден, денег не хватало ни на что. Его фотография была слишком непонятна для его соплеменников. "Для того, чтобы сделать успешную карьеру и стать известным, надо быть очень амбициозным, много суетится, постоянно заявлять о себе", - говорил он.
- Ну вот, - зачитываю я это все вслух Вариному папе, - знаю толпу фотографов, которые все время в тусовке, всем известны и востребованы. А я, видимо, как раз из другой серии. А сейчас с моим новым статусом в области здоровья, я совсем выпаду из обоймы.
- Ты что, наоборот. Это же сразу поднимает тебя в глазах других, - смеется Варин папа.
- В смысле, если я напишу в жжешчке - чуваки, мне нужны деньги на врачей и лекарства, срочно рекомедуйте меня всем вокруг, так да? И мне осталось жить, если верить инету, прямо вот не очень много.
- Ну да, так, - говорит он.
- А потом, когда сроки выйдут, а я буду живее всех живых, представляешь, какое будет разочарование?
- Ну ты тогда такая - сорян, чуваки, диагноз был поставлен не верно.
- Ну да, сорян, я решила, что я буду жить.
Круто, когда утро, круто, когда утром ты полон сил, ночные страхи позади и ты готов шутить.
Страхи обостряются в ночи. Как говорила одна моя верующая приятельница - бесы крутят.
Зачем-то начала искать информацию сначала о боррелиозе, потом о склеродермии. Дочиталась до того места, где говорилось - прогноз не благоприятный, продолжительность жизни до трех-пяти лет. Но больше всего меня впечатлило, что лицо должно исчезнуть, сгладиться, останется череп, обтянутый кожей.
Читала какие-то официальные медицинские статьи, если что. В общем, все это привело к дикому унынию в этой самой ночи. Слезы полились из глаз. Разные мысли роились в голове.
В прошлый раз, когда диагноз не был установлен и одна врач сказала, что это, возможно, рак, вот в прошлый раз я грустила по поводу не разобранных архивов.
В этот раз мысль о том, что мне не доведется дожить до внуков, долбануло по сознанию и страшно опечалила.
Ну там еще в описании было про слабоумие, которое поражает иногда при запущенной болезни.
"Ах, - подумалось мне, - это значит, что я даже не смогу написать книгу, которую все никак не соберусь написать". В общем, горе, трагедия и никакие Вариного папы утешения не помогли.
- Ты же меня не бросишь? - спрашивала я его, - когда мое лицо исчезнет?
- Не говори глупости, - говорил он, обнимая меня.
- Ну да, если бы еще Варвара была бы рядом, я бы ее потискала и сразу бы успокоилась, - всхлипывала я. Честно, вот я не помню, когда в последний раз рыдала. Когда Немцова убили?
- Это ты хотела бы потискать этого тощего тинейджера, который выше тебя уже на голову? - спрашивал Варин папа.
- Ну да, - говорила я, - это она тебе не разрешает себя тискать. А я могу ее тискать всегда, когда захочу.
В общем, с трудом удалось заснуть. И это так смешно, на самом деле. Когда только-только поставили диагноз, у меня было такое облегчение, что моя двухлетняя эпопея похода по врачам с неопределенным диагнозом и постоянным облегчением кошелька наконец-то закончилась. И что это все-таки никакой не рак.
И вдруг накрыло через две недели, так конкретно накрыло. Когда ты вдруг понимаешь, что вроде бы еще только половина жизни должна была бы быть прожита. И тут вдруг нелепость, случайность идиотская, какой-то клещ и все, давай до свидания. И так раз, и все перещелкнуло в момент.
С утра все видится совсем по-другому. С утра все оптимистично. С утра все кажется такой фигней. Правда. Все поправимо, мы с этим каким-нибудь разберемся, даже если это не лечится.
Зато как хорошо сразу понимаешь людей, которым вдруг ставят диагноз, к которому надо привыкнуть, с которым надо смириться и с которым теперь жить всю оставшуюся жизнь. Долгую или короткую, это как повезет.
И эти страхи, и нахлынувшее одиночество, и что никто не спасет, и нет в этом мире никакого доброго доктора, который будет тебя вести, помогать и пробовать разные методы, а еще подбадривать. Впрочем, так, наверное, и не бывает с докторами. Их, хороших, мало. А нас, болезных, много. На всех сил не хватает.
На самом деле, я это все пишу, потому что дневник. Потому что мы все регулярно попадаем в такие ситуации, думая, что это коснулось только конкретно меня лично, а у всех вокруг все хорошо. Просто к тому, что это случается иногда. Это не так уж и страшно. И хорошо, когда есть кому-то про это рассказать. Тогда не так страшно. Плакать в одиночку, это гораздо хуже. И у меня все совсем не плохо. Если честно. Это я свои страхи выплеснула в паутину.