Ну и да, Рейчел, подружка Эндрю, очень бы хотела со мной встретиться.
- Дорогая, когда ты будешь в Лондоне? - спрашивает у меня Эндрю.
- Может быть в марте или в апреле, - неуверенно отвечаю я.
- Отлично, внеси нас в свой календарь.
Радек вдруг, мы с ним опять чуть ли не вдрызг разругались, пишет:
- Ты просто даже не можешь себе представить, как сильно я тебя люблю.
И хочется написать - ага, ты - нереальный козел, мне хочется убить тебя. А тут такое. Сразу вся агрессия сходит на нет.
Вот ровно за день до этого, когда Радек объясняет мне, что здесь у Матеуша не то выражение, а здесь, у Радека какие-то полузакрытые глаза, а я ни разу не креатив, а просто полный тухляк и уничтожаю всю магию. Вот ровно в этот момент я использую запрещенный прием и пишу ему:
- Теперь я грущу из-за тебя.
- Почему это? - удивляется Радек.
- Ну, наверное, потому что у меня климакс, хотя я не уверена, но в моем возрасте, наверняка, уже климакс, а ты слишком - bithcy - стерва.
- Ну вот, - отвечает он вдруг спокойным тоном, - я вот даже, в отличие от тебя не могу прикрыться своей менапаузой.
А потом вдруг, бац, и тут же - с Новым годом, Москва, ты даже не можешь себе представить, как сильно я тебя люблю.
И первого мая у меня свадьба в Варшаве, Радек хочет меня подарить одной из своих подружек на свадьбу. Он даже желает заплатить мне за это. И это очень смешно, на самом деле. И еще мы пойдем в один из крупных бутиков Варшавы, накупим там миллион одежды, будем снимать Радека в лесах около бабушкиного дома, а потом просто сдадим все обратно. И доделаем наконец-то серию - Радек по святым местам.
Завтра сорок дней. Тоска съедает. И я ее глушу всяческими доступными способами.
Сегодня мы ездили в гости к моей маме, прихватив еще и Варину бабушку, которая мама Вариного папы. У нас был салат оливье, торт Наполеон, картошка с курицей и много всякого прекрасного. В углу стояла елочка из моих детских времен. Все с той самой гирляндой, которая так восхищала меня в моем детстве. Елка стояла в Набережных Челнах. Теперь она переехала почти в Москву.
Это напоминало слегка педсовет. И Варвара рассказывала, как она будет списывать один из предметов, который совершенно никому не нужен и не интересен. Рассказывала про одного чудесного взрослого, который какое-то время назад сопровождал их в походах. Однажды в не очень трезвом виде он залез на дерево, чтобы прикрепить флаг, ну вот скажите, разве педагог, это не обычный человек, может же он быть в нетрезвом виде в дальнем походе и залезть на дерево, не суметь слезть.
И вот добрые дети трясут березу, потому что педагог безнадежно застрял на дереве.
- Дети, - кричит педагог, - не надо меня ронять с дерева!
И мы еще обсуждали разные разности. И про форму в наши времена. И про то, как если сказали в школе - подстричься, приходилось стричься в те самые советские времена. Пришли к выводу, что Варваре страшно повезло с родителями. Они ее всячески поддерживают и всегда за нее. И в радостях и в горестях.
Приехали домой. Смотрели "Хороший мальчик"
По мне, фильм на троечку. В самый раз для пятнадцати лет - один раз посмотреть. Зачем, зачем они в этом фильме так все фальшивят? Невозможно-отвратительная актерская игра. Но один раз посмотреть под белое сухое, когда рядом вполне себе довольный тинейждер, сойдет.
- Какая у нас счастливая семья, - говорил довольный тинейджер, выпивая актимель, уткнувшись в мое плечо, - смотрим кино вместе.
Что касается меня, у меня уже неделю болит голова, что предполагает предполагать, что болезнь вернулась, но разве же это не повод выпить белого сухого? Пока еще пьется.
Ну и завтра сорок дней. Ты бы, Коля, точно меня одобрил с этим белым сегодня и этим образом жизни. Знаю. Зря так все получилось. Правда. Нам как-то совсем не уютно без тебя, если честно.
