- Потому что русским нужна специальная виза, которую не особо-то просто получить, если ты - фотограф, к примеру. Также как и людям из твоей страны. Мужчина, который бы мог помочь мне и жениться на мне, женился на тебе, помог тебе. Вы раньше встретились. Теперь, когда ты - английский гражданин, ему совершенно нет необходимости разводиться с тобой в преддверии брекзита с его то польским гражданством, - правда, дарлинг? - спрашиваю я Радека.
- Ну я предлагал тебе отличных мужей: и Тима, и Конрада, но ты такая привередливая, - отвечает он, улыбаясь.
- Никто не может сравниться с тобой, моя прелесть.
- Кстати, я думаю, вы должны сойтись с Аки, вы оба так одинаково саркастически смотрите на этот мир и ваши дурацкие шутки очень схожи. Особенно хороши вы в умении говорить мне гадости.
Мама Радека была так рада видеть Аки. Все внимание сместилось от меня к нему. Редкостная удача.
- Аки, не сиди на бордюре, - говорит мама, - ты простудишься, детка. Елена, переведи ему, он не должен сидеть на бордюре, это - камень, холодно. Опасно.
- Аки, у тебя будет геморрой, - кривляется Радек, передразнивая маму.
- Да, Аки, если бы ты был в России, у многих была бы такая же реакция.
- Почему нельзя сидеть на бордюре? - удивляется Аки.
- Потому что у тебя будет геморрой, - повторяет Радек, - а еще ты будешь спать в хостеле в соседнем подъезде, - говорит ему Радек, - мама решила оплатить тебе хостел на одну ночь. Она сказала: "Радек, Япония - это цивилизация! Мы не можем позволить нашему гостю спать в нашем бардаке!"
- Ага, а Россия - это не цивилизация. И российским гостям можно спать в бардаке, - добавляю я.
- Точно, - подтверждает Радек, - зато ты будешь спать со мной.
- Мне будет тесно, а ты будешь храпеть.
- Завтра надо встать в девять, - говорит нам мама. Мы должны быть в доме Аннеты в двенадцать.
- В девять? - протестую я.
- В десять, - говорит Радек.
- Я приду с утра в восемь, - говорит мама, - приготовлю кофе и отнесу его Аки.
- Нет, - хором отвечаем мы.
- Почему бы тебе не взять это кофе сейчас и приготовить его в хостеле для Аки, - спрашивает Радек, - не надо нас завтра будить.
Десять утра, они врываются как тайфун, я как раз досматриваю какой-то сон, где странный блондин с длинными волосами и не очень-то приятным лицом, учит меня жить. И у него на пальцах татуировки - белые и синие. Если повернуть руку ладонью вниз и выставить пальцы такой лесенкой, выглядит, как будто клавиши у пианино. Аки и мама нависают над нами.
- Просыпайтесь, у вас мало времени.
Радек перелезает через меня и тащится в ванну. В крохотной студии, где мы обитаем потому что в большой квартире ремонт,не очень-то много места. Вещи везде. Приходится ходить бочком. А в ванне и туалете нет двери. Полное ощущение семьи.
Они все собираются, Радек командует: "Эй, не забудь зарядки, батарейки, камеру и ноутбук". Я пытаюсь проснуться, мама приносит еду - давай, детка, ешь, ешь, в следующий раз еда будет только в четыре часа дня. Аки смотрит в окно. Потом зашивает маме платье. Так чтобы лифчик в большом вырезе не был бы виден. И делает Радеку прическу. Все при деле. Кроме меня.
На автобусной остановке Радек изучает расписание и говорит:
- Нам с тобой повезло, автобус будет через шесть минут. Он ходит раз в час. Я этого не знал.
- Да уж, точно повезло.
- У тебя есть билет? - спрашивает Радек.
Мы едем зайцами за город. Я не успела разменять деньги, у него их просто нет. Обычная история.
Мы опаздываем ровно на час.
Как эти польские обычаи похожи на украинские. И тюльпаны повсюду, как сорняк.Сразу ностальгия по маленькому украинскому городку и нашему старому дому, который дед строил.
В доме отрешенно играет гармонист. Какую-то цыганщину. Столетняя бабушка восседает на стуле. На втором этаже одна из комнат заставлена соленьями. В толпу кидают конфеты, дети радостно бегают, подбирая их. Жених и невеста уединились в комнате наверху.
- Как же я тебя люблю, - говорит жених невесте, невеста смахивает слезу.
А потом понеслось. Благословение в доме родителей, все хором поют молитвы и не только. Жених с невестой стоят на коленях и вся родня по очереди благословляет их. Многие плачут. Я соперничаю с операторами за место под солнцем. Они меня игнорируют. Я пытаюсь сотрудничать.
Маленький смешной желтый автобус везет нас в церковь.
- А нам позволено туда зайти? - спрашивает Аки.
- Аки, - удивляется Радек, - почему нет?
- И небеса в гневе не разверзнутся над нами? Это же Польша! - вопрошает Аки.
Огромный современный собор, солнце бьет через узкие прорези в стенах, рисуя причудливые узоры на полу, создавая ненужный контраст и глубокие тени на лицах. Снимать в таких условиях весьма трудно. Пятеро хипстеров-тинейджеров - маленький хор, начинают петь. Девочка лет шестнадцати отчаянно дирижирует, каждый раз легко подпрыгивает вверх, когда надо взять высокую ноту, взмахивая руками. В промежутках, когда священник читает наставление, они зевают, скучают, тыкают друг друга в бок и всячески веселятся.
Народ периодически встает на колени и молится. Мама Радека и Радек машут мне руками, что значит, мне можно ходить вокруг брачующихся, а также снимать даже тех, кто стоит на коленях. Мне несколько неловко, все молятся, все слушают и я со своим звонким затвором нарушаю тишину.
И только где-то сбоку от меня малыш вскрикивает, которого папа пытается качать, стоя на коленях.
В соборе холодно, я сдуру разделась. Чтобы выглядеть элегантно. И на улице холодно. Длинная очередь желающих поздравить Аннету и Мачека.
- Елена, иди к нам, мы будем все вместе поздравлять Аннету, - говорит мама Радека. И эта странная делегация - и Аки, и Радек, мама, сестра Радека, которая выглядит как настоящая модель и еще несколько девочек из Лондона и я рядышком, с Радеком в обнимку.
Мы загружаемся в автобус и едем в отель. Где-то по дороге останавливаемся среди яблоневого сада. И там еще трактор на дороге.
- Можно мы на трактор залезем? - спрашивает Мачек хозяина трактора.
Люблю смотреть как невеста в белом узком платье пытается взобраться на большой и грязный трактор. Зато смешно. Люблю смешные и живые картинки. Пусть трактор, невеста и жених. А потом еще на фоне яблонь. Мачек выдает бутылку водки трактористу. Очень по-украински из моего детства.. БабЖеня всегда расплачивалась со всеми вокруг бутылкой водки. Не знаю, как там сейчас.
И чуть дальше, когда мы уже почти доехали до нашего отеля, дорогу перегораживают друзья невесты. Держат красную ленточку. И начинается торг. В ход идет водка, конфеты. Жених с невестой приседают по очереди.
В отеле такая толпа гостей, суета, хлеб и соль, музыка, два оператора и много-много детей. И еще нет интернета. Совсем. Бедный Радек. Он так плохо функционирует без интернета.
И дальше, все как обычно на свадьбах. Прогулка жениха и невесты по мостикам. Танцы, многочисленные тосты. Еще конкурсы. Мы с Аки в уголочке болтающие про Японию и стереотипы.
- Ты танцевал со своей мамой! - удивляюсь я.
- Что я мог поделать, с ней никто не танцевал, - говорит Радек, - а она так любит танцевать. В нашей семье все так любят танцевать.
Нас рассаживают, я сижу рядом с Радеком. Мы за столом, куда посадили геев и фриков. Ужасно горжусь собой.
В одном из конкурсов надо бегать вокруг стульев под музыку. Когда музыка заканчивается, надо быстро сделать то, что говорит ведущий. Радек идет участвовать. С первыми двумя заданиями он справляется легко - принести женские туфли и снять с мужчины носок. Носок Радек ловко снимает с оператора, который бегает за Радеком с камерой. Третье задание - снять рубашку с мужчины.
Оператор так шустро убегает от Радека, но Радек кидается к другому оператору, ловко дергает за обе половинки, так что пуговицы разлетаются в разные стороны.
Но все равно проигрывает. Оператора, конечно, жалко немножко. Но на свадьбах частенько бывает что-то подобное. Мы все привычные.
Еще - балканские мотивы. Невеста сидит на стуле с завязанными глазами, вокруг нее кружатся в танце девушки, все быстрее и быстрее. Невеста кидает в воздух подвязку. Ее сестра ловит. И тут же мужчины, взявшись за плечи, кружатся вокруг жениха. Такой ритм, такое чувство.
Люблю свадьбы. Даже если большая часть народа совсем не улыбается.
Мы еще со Стефаном, радековским приятелем, обсуждаем, что это больше похоже на похороны, чем на свадьбу.
- Не могу поверить, что они наняли всего одного фотографа, - говорит мне Ага.
И у меня, конечно же, тут же ломается кард-ридер. Места на карте остается не очень-то много и я нервничаю. По хорошему, надо с собой и две камеры возить.
Под утро остается совсем чуть-чуть людей. Вся наша комната спит. И Стефан, и Павел, и Паулина. Мы идем прогуляться до воды и посмотреть на звезды. Петр где-то шляется.
И потом вместо того, чтобы спать, зачем-то танцуем.
- Я и не знал, что ты хорошо танцуешь, - говорит мне Радек.
- Не дразни меня, - говорю, - я когда-то танцевала. И больше никогда.
- Ты еще и дико танцуешь, не то что все эти заученные движения. Импровизация. Вау. Не каждому дано так танцевать. И чувствовать ритм.
- Я так уже лет двадцать не танцую. Люди пугаются. Это ты обычно так танцуешь. Сегодня оператор очень тобой восторгался. Говорил - я такого никогда не видел.
- Эй, полегче, детка, тут все знают, что ты - уважаемый знаменитый иностранный фотограф, не порти себе имидж. Сейчас все решат, что фотограф сошел с ума.
И мы танцуем, и танцуем. И мне так странно, что вдруг можно опять расслабить свое тело, так что снова попадаешь в ритм и почти летишь. Так что дяденьки, проходящие мимо, затормаживают и смотрят. А потом приходят прощаться, втихаря от своих жен. Долго жмут руку и говорят что-то по-польски.
- Смешно, - говорит Радек, - ты произвела на них впечатление.
Утром пьяный Петр, который так и не ложился, приходит, громко что-то рассказывает. Хорошо, что добрый Стефан накануне выдал мне бирюши. Так что я почти ничего не слышу, но все равно ужасно злюсь. И еще голова болит. Она уже устала болеть. Болит и болит почти месяц.
- Радек, знаешь, как я вас всех ненавидела, - говорю я, - и пойдем уже есть наконец-то.
- Сейчас, соберем всех. Мы же - команда. И пойдем есть.
- Это с каких пор, русские и поляки - команда, - мы иногда с Радеком так по-дурацки шутим, - поляки всегда говорят - русские, геть из Польши. И помнишь, как ты боялся, что Пу начнет войну с Польшей. А теперь говоришь, что мы - одна команда.
Я никак не могу сосчитать, на каком этаже живет Радек. И на каждом этаже стоят кактусы. Кактусы Радека. Которые он потом перенесет в новую квартиру, когда ремонт будет закончен. Каждый раз, когда мы поднимаемся по лестнице, Радек подходит к каждому кактусу и поворачивает его. Зависает и долго-долго смотрит на него.
- Радек, растения лучше так не вертеть, - говорю я, - они от этого начинают болеть.
- Я знаю, что я делаю. Я хочу, чтобы они росли ровно. А вот этот кактус, я привез из Израиля. Я так быстро собирался, что взял с собой этот небольшой портфель и буквально пару вещей. На обратном пути, я в него засунул эти два кактуса, завернутые в бумагу. В пустыне выкопал, - один из кактусов в диаметре около двадцати сантиметров с колючками-крючками, - так вот, девушка остановила меня и спрашивает как долго я был в Израиле. "Три недели", - отвечаю. И она - то есть три недели и такой маленький саквояж. Открывайте, будем смотреть. Она открывает и так бесцеремонно начинает вышвыривать трусы, носки и бодро лезет руками дальше, в мой кактус, а там эти колючки и у нее сразу кровь.
- В следующий раз, видимо, она будет осторожнее это делать, - говорю, - кактус не пострадал?
- Как видишь.
- Если бы мы родились в одно и то же время, - говорю я, - в одном и том же городе, мы бы, наверняка, вместе бродили бы по лужам, собирали мокрые камни, а из стекляшек и одуванчиков делали бы секретики и исследовали заброшенные дома. Потом бы шлялись вместе по дискотекам. Пьяные, помятые, бодро всю ночь отплясывающие и нос кверху, и самые крутые малолетки на районе. И наши мамы бы дружили. Интересно все-таки, да. Мне было шестнадцать, когда ты родился, получается. И я даже объяснить тебе не могу, что Я была такое. Иногда почему-то хочется, чтобы ты видел, какой я была тогда. Тебя я как раз уже, получается, лет десять знаю. С юных лет, практически.
Мы заходим в разные подворотни, исследуем заброшенные дворы, Радек все время выкапывает, пробивающиеся из под заборов, растения. Переносит их в более удобные, с его точки зрения, места. Высаживает их там. Это называется, чувак в Маквине ковыряется в земле. Нелепо и смешно. И очень понимаю. "Через четыре года здесь будет город-сад". То ли это игра, то ли это игра в реальную жизнь, то ли это просто реальная жизнь.
Сегодня мы ходили за улитками на берег Вислы. Какими-то особо-редкими.
- Скоро здесь благоустроят набережную, - говорит Радек, - и от этого всего ничего не останется. Их надо спасать. Будем их перемещать в парк. Мы идем по траве, выискивая улиток, чтобы отнести в парк, около зоопарка и посадить в густые кусты.
- Радек, они съедят эти кусты.
- Не волнуйся, с кустами будет все в порядке, - говорит он.
Какой-то охранник пытается не пускать нас на этот самый берег Вислы, где остатки ржавого корабля, и где дом, весь в выбоинах от пуль.
- Здесь частная территория, - говорит охранник.
- Как же мы тогда попадем в дом? - удивляется Радек.
Дом, как из мультфильма Норштейна. Маленький, уютный. Рядом тот самый с выбоинами от пуль и снарядов. И вокруг большие современные дома.
- Там везде камеры, - стращает нас охранник.
- Отлично, мы будем абсолютно в полной сохранности, - нежно улыбается ему Радек.
В Москве, видимо, тепло. В инстаграме Варином картинка, где деточка с другими деточками сидит на асфальте в ночи и что-то там про лето романтическое. Время - часа два ночи.
- Деточка дома? - спрашиваю я Вариного папу.
- Нет, - отвечает, - будет ночевать у Ани, восьмиклассницы.
- Что делаешь? - пишу я деточке, - И что делает наш папа?
В этом месте подразумевается - и где ты нынче, и не выпивает ли наш папа.
- Мы хорошо живём) Скучаем по тебе. Я сейчас пишу курсач
А Папа спит, - отвечает мне деточка.
Как-то так у меня дела.