Не думала, что я так быстро сломаюсь. И как нынче актуальны все эти строчки Бродского и про " не выходи из комнаты, не совершай ошибку", и " Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря". Без интернета и новостей. Чтобы только согласное гудение насекомых.
Физически больше невозможно пропускать все это через себя. Правда. При этом опять вся страна, судя по всему приняла девиз и нынче живет под этим девизом "самадуравиновата". Всегда. Жертва виновата. Всегда. И это совсем невыносимо.
Вечером вдруг была съемка. Чудесная семья - от семидесяти до двух. Зря вы сейчас не приходите сниматься. По вечерам в кустах сирени такая красота получается. В закатном солнце. Чудесная зайка двух лет - мама японка, папа - русский. Чудесная зайка игнорировала меня полностью и бесповоротно. Деточка не поворачивала голову в мою сторону, когда я мяукала, я, между прочим, отлично мяукаю, все коты приходят в волнение. Деточка не смотрела на меня, когда я звала деточку по имени, когда я орала и махала руками. Мебель. Зато все остальные веселились. И только когда я вдруг вспомнила эту чудесную игру, это когда поднимаешь руки к небу и изображаешь - ах, сейчас я подкрадусь и съем тебя. И вот ровно тогда деточка обратил на меня свой благосклонный взор и начал хохотать.
И вдруг неожиданно оказался концерт Горана Бреговича в этом самом парке культуры. И мимо пароходики плывут, солнце закатное, как это нынче говорится - такие приятные лица вокруг, почти полное отсутствие пьяных. И только голоса вокруг.
- Нет, ты только посмотри, концерт, а все стоят и серьезно слушают, это же концерт. Почему они такие серьезные?
Рядом две женщины. Одна с двумя детьми. Вторая просто подружка. И вот молодая мама достает орущего младенца, говорит ему:
- Я же сейчас спину надорву, - старший, которому лет восемь, с надеждой в голосе:
- Может пойдем тогда?
- Ты что, - говорит мамина подружка, - бесплатный концерт Бреговича, ты знаешь, сколько билеты на его концерты стоят?
И да, это аргумент. Молодой человек восьми лет уже танцует вместе с ними.
Брегович собирается прощаться. Сзади орут:
- Эй, не сейчас, давай еще, мы опоздали.
Брегович прощается еще минут тридцать. Иногда он говорит:
- Эй, если вы все сейчас немедленно не начнете вести себя, как сумасшедшие, нет, ну я так не играю, - или, - а сейчас вот сакс проиграет проигрыш, а потом я скажу - раз, два, три и вы все будете скандировать - артиллерия, хорошо? - или, и он улыбается так, как наш Мустафа улыбается - типа, ну куда вы от меня денетесь, будете прыгать, как миленькие, - а сейчас, сейчас я закончу бить в барабан, и вы прокричите - Ура, ок?
И я пишу на фейсбуке, ну надо же похвастаться, что я в парке, а тут дают Бреговича. И народу не то, чтобы очень много. И можно даже к сцене спокойно пробраться. И один мой знакомый спрашивает меня в ответ: "Любишь цыганщину?". "Да", - отвечаю.
И тут же вдруг, понимаете, да, эти воспоминания. Сколько там лет я была за рулем? Лет десять, наверное. Уже года три как нет. Но все эти десять лет, садишься в машину и там автоматически начинает играть диск Бреговича. Всегда. Все десять лет. Только когда иногда пассажиры были и я спрашивала их, не надо ли что-нибудь другое поставить, они обычно все говорили - нет.
И тут же вдруг, мне двадцать плюс. "Аризона Дримс". Юный Джонни Депп, Америка, бесконечные пространства, летающие рыбы, эскимосы, любовь и Брегович.
Или вдруг тут же, ну как после этого не начать смотреть Кустурицу, Underground, война в Югославии, начало фильма, бешеные гонки на лошадях в ночи, перевернутое смеющееся лицо и эти самые бешеные ритмы. И это перевернутое смеющееся лицо на фоне спящего тихого городишки, как две капли воды похожего на наше Тальное. И это мое детство, Украина, когда едешь в ночи на машине, долгая дорога, и то там, то тут огоньки окошек, где-то еще не спят, а мы все едем домой. Украина. Запахи, звуки и Кустурица, чтобы музыка Бреговича.
И вот так стоишь, случайно оказавшись на концерте, вчера врач сказал, что что-то там внутри вдруг начало расти, надо наблюдать и лечить. И вот так стоишь и думаешь, что просто хочется вот так вот оставить все за бортом, чтобы бешено на лошади вниз головой, хохотать, и чтобы огоньки в крошечных домишках, сирень, и чтобы забить на все, чтобы ничего вокруг не существовало, ни какого тебе общественного мнения, просто райские кусты вокруг, Радка, как называет его мама, пляски до утра, Варин папа, который обнимет, прижмет, погладит по головке, все простит и это про любовь, чтобы знать, что у детей все отлично и море там где-то чтобы шумело на заднем плане.
Жизнь не так уж и длинна, спасать мир получается с трудом. Сил физических совсем мало. Ах, да, и еще чтобы саксофон, обязательно саксофон приглушенно там где-то там.
Рассказываю это все нашему директору Ане, сидя в кафе, после Бреговича.
- Ага, - говорит мне директор Аня, - это, именно, поэтому ты ходишь спасать детей три раза в неделю в Школу на коленке? Потому что хочется, чтобы вокруг была тишина?
И да, наши дети. Часть из которых ниоткуда и в никуда. И которым ты не можешь помочь ничем совсем. Потому что у них нет никаких прав на существование вот прямо здесь и сейчас. Потому что жизнь - это не про справедливость. И от этого так тошно.
- Ты воспринимай это как цунами, - говорит мне коллега Ксения, - ты же не можешь ничего изменить. Делаешь то, что можешь. Вот и все.
Как-то так.
Приходите сниматься в сирени. Мне надо денег заработать на лето, уехать, отключить голову, совсем. Пока есть что отключать.